страстотерпец ЕВГЕНИЙ (Боткин Евгений Сергеевич)

1865, 27 мая — Hодился в г. Царское Село в семье профессора Медико-хирургической академии С. П. Боткина.

1882 — Окончил 2-ю петербургскую классическую гимназию и поступил на математическое отделение физико-математического факультета Императорского С.-Петербургского университета.

1883 — Сдав экзамены за первый курс университета, перешел на младшее отделение приготовительного курса Военно-медицинской академии.

1889 — Окончил Военно-медицинскую академию со званием лекаря с отличием.

1890, январь — Врач-ассистент Мариинской больницы для бедных.

1890, декабрь — Командирован в Германию. Практиковался здесь у ведущих врачей, знакомился с обустройством больниц и организацией больничного дела.

1892, май — Врач Императорской придворной певческой капеллы.

1893, 8 мая — Защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора медицины. Официальным оппонентом на защите был профессор И. П. Павлов.

1894, январь — Сверхштатный ординатор Мариинской больницы для бедных.

1895, весна — Командирован за границу. Слушал лекции в медицинских учреждениях Гейдельберга и Берлина, занимался практикой у ведущих немецких специалистов.

1897, 12 мая — Приват-доцент Военно-медицинской академии.

1904–1905 — Доброволец действующей армии, участник Русско-японской войны (заведовал медицинской частью Красного Креста в Маньчжурской армии). Награжден боевыми орденами св. Владимира 3-й и 2-й степени с мечами.

1905, 6 мая — Назначен почетным лейб-медиком императорской семьи. В это время находился в действующей армии.

1905, осень — Вернулся в С.-Петербург, возобновил преподавание в Военно-медицинской академии.

1907 — Главный врач Георгиевской общины сестер милосердия в С.-Петербурге.

1908, 13 апреля — Почетный лейб-медик Императора Николая II и его семьи.

Совещательный член Военно-санитарного ученого комитета при Императорской главной квартире, член Главного управления Российского общества Красного Креста.

1910 — Действительный статский советник.

1914 — С началом Первой мировой войны содействовал организации госпиталей и лазаретов для раненых воинов в Царском Селе.

1917, март – 1917, май — После падения монархии остался с Царской семьей, которая находилась под стражей в Александровском дворце. В конце мая был отпущен в связи с болезнью невестки.

1917, 1 августа – 1918, 26 апреля — Выехал в Сибирь, сопровождая Царскую семью. В г. Тобольске открыл бесплатную медицинскую практику для местных жителей. Выехал из города, добровольно сопровождая членов Царской семьи, переправляемых под стражей в г. Екатеринбург.

1918, 30 апреля — Вместе с ними помещен под арест в Дом особого назначения (бывший дом Н. Н. Ипатьева).

1918, ночь на 17 июля — Расстрелян вместе с Царственными страстотерпцами.

1981 — Канонизирован Русской Православной Церковью Заграницей в 1981 г.

2016, 3 февраля — Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 2016 г. причислен к лику святых для общецерковного почитания.

«С самого нежного возраста его прекрасная и благородная натура была полна совершенства. Он никогда не был похож на других детей. Всегда чуткий, из деликатности, внутренне добрый, с необычайной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки… Он, по обыкновению своему, не принимал участия в наших поединках, но когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить травму, останавливал дерущихся», — писал о мученике Евгении его брат Петр Сергеевич Боткин, российский дипломат, умерший в эмиграции. Нежная, тонкая и любящая душа Евгения Сергеевича Боткина определила выбор его профессии. Свойственная ему отвага и решимость «останавливать дерущихся», даже «рискуя получить травму», — его дальнейший жизненный путь. С началом Русско-японской войны 1904–1905 гг. доктор медицины Евгений Сергеевич Боткин уходит добровольцем в действующую армию. Занимая высокую административную должность, большую часть времени проводит на передовых позициях. Сохранилось свидетельство о том, что, когда в полевой лазарет был доставлен раненый ротный фельдшер, Е. С. Боткин оказал ему первую помощь, затем взял его медицинскую сумку и вместо него отправился на передовую. После войны Евгений Сергеевич издал книгу «Свет и тени Русско-японской войны 1904–1905 гг.», в которой поделился своими впечатлениями: «Я удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому только, что мы столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отечестве, выше Бога». И в другом месте: «За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей веры. Я был совершенно убежден, что, как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает, — на то Его святая воля…» Известно, что книга Е. С. Боткина была прочитана императрицей Александрой Федоровной и произвела на нее сильное впечатление. По выбору императрицы Евгений Сергеевич Боткин был приглашен домашним врачом в Императорскую семью. В 1910 г. Евгений Сергеевич пережил личную драму: его супруга ушла к другому. На попечении доктора Боткина остались трое детей: Дмитрий, Татьяна и Глеб (старший, Юрий, к этому времени жил отдельно). Дети беззаветно любили отца и всегда с нетерпением ждали его прихода. Случалось, что доктор целые ночи проводил у постели больного наследника Алексея Николаевича, неизлечимый недуг которого требовал повышенного внимания. Однажды цесаревич написал ему: «Я Вас люблю всем своим маленьким сердцем». Чувства эти были взаимны, но при всей своей любви к царственным пациентам доктор Боткин отличался крайней сдержанностью. «Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный Их Величествам слуга», — писал о Е. С. Боткине генерал А. А. Мосолов. После падения монархии доктор Боткин на правах семейного врача ходатайствовал о том, чтобы его царственных подопечных отправили в более спокойное место для поправки здоровья. А. Ф. Керенский дал ему понять, что опасаться нечего и скоро все Романовы будут доставлены в Крым. Вскоре выяснилось, что Царской семье вместо Крыма предстоит путь в Сибирь. По прибытии в Тобольск все добровольно сопровождавшие Царскую семью лица поселились в доме купца-рыбопромышленника И. Корнилова. Тобольский период жизни доктора Боткина, когда он «работал из всех своих последних сил», отражен в его письме младшему брату Александру. По словам Евгения Сергеевича, его особенно трогало доверие к нему пациентов — крестьян, приезжавших из деревень за десятки и даже сотни верст: «Меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что я приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного, и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги… Они постоянно пытались платить, но так как я, следуя нашему старому кодексу, разумеется, никогда с них ничего не брал, то, пока я был занят в избе с больными, они спешили заплатить моему извозчику». Это письмо было написано в Екатеринбурге, в заточении, 26 июня (по старому стилю) 1918 г., и Евгений Сергеевич Боткин предчувствовал, что оно последнее.

«Не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать, — мое добровольное заточение здесь настолько временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер, умер для своих детей, для друзей, для дела... Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен — все равно, последствия почти тождественны…» И далее: «Меня поддерживает убеждение, что “претерпевший до конца, тот и спасется”, и сознание, что остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года. Когда мы еще не были выпуском, а только курсом, но уже дружным, исповедовавшим и развивавшим те принципы, с которыми мы вступили в жизнь, мы большею частью не рассматривали их с религиозной точки зрения, да и не знаю, много ли среди нас было и религиозных. Но всякий кодекс принципов есть уже религия, и наш... так близко подходит к христианству, что полное обращение наше к нему, или хоть многих из нас, совсем естественным переходом. Вообще, если “вера без дела мертва есть”, то “дела” без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединилась и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей. Одним из таких счастливцев, путем тяжелого испытания — потери моего первенца, полугодовалого сыночка Сережи, — оказался я. С тех пор мой кодекс значительно расширился и определился, и в каждом деле я заботился не только „о курсовом“, но „о Господнем“. Это оправдывает и мое последнее решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына. И я твердо верю, что, так же как Бог спас тогда Исаака, Он спасет теперь и моих детей и сам будет им отцом. Но так как я не знаю, в чем положит он их спасение, и могу узнать об этом только с того света, то мои эгоистические страдания… от этого, разумеется, по слабости моей человеческой, не теряют своей мучительной остроты. Но Иов больше терпел, и мой покойный Миша мне всегда напоминал, когда боялся, что я, лишившись своих деток, могу не выдержать. Нет, видимо, я все могу выдержать, что Господу Богу угодно будет мне ниспослать».

1. Жизнь — государю, честь — никому: нравственный выбор Евгения Сергеевича Боткина // Бюллетень Сибирской медицины. 2006. № 1.

2. Жук Ю. А. Претерпевшие до конца. СПб., 2013. С. 46–89.

3. Иоффе Г. Неужели доброе сделалось мне смертоносным? // Русская мысль. 1997. № 41. С. 16.

4. Мельник (Боткина) Т. Е. Воспоминания о Царской семье и ее жизни до и после революции. М., 1993.

5. Мосолов А. А. При дворе последнего Российского императора. М., 1993. С. 112.

6. Православная энциклопедия. Т. 6. С. 109.

7. Синодик. СПб., 2017. С. 51.

8. Соколов Н. А. Убийство Царской семьи. М., 1990.